Как убивали СССР - Страница 84

Все правление Лужкова реклама уродовала Москву, как будто это какая-то африканская глубинка. Ничего подобного в европейских городах и даже в других российских городах я не видел. Как образец лужковского безобразия многие годы в гнусном рекламном окружении стоит памятник Пушкину: ансамбль зданий продажных газет «Московские новости» и «Известия» дополнился вечными символами «Макдональдса», ночным рестораном «Пират», аршинными иноязычными вывесками «Кока-колы» и «Самсунгов».

Как-то Лужков рыкнул на своих холопов: «За рекламой не видно города!». После этого расторгли ряд контрактов, снесли десяток гигантских стоек с циклопическими изображениями. Потом все восстановили.

Ко всему прочему, наружная реклама в Москве во время правления Лужкова доходила до откровенной порнографии. Как-то священники начертали на очередном скабрезном рекламном щите: «Лужков, ты мэр Содома?». Священников обвинили в хулиганстве и покушении на права свободных предпринимателей. Больше никто не смел повторять подобные поступки.

На остановках транспорта рекламировали импортные сигареты и выпивку, видимо, приучая детей с детства к «правильному» взгляду на вещи. Иноязычные надписи захватили весь центр Москвы, чтобы было понятно, кто здесь на самом деле хозяин и почему все русское в городе подлежит подавлению и разорению.

Занятна была лужковская социальная реклама. Только как вызов можно расценить плакатище в защиту чистоты при полном отсутствии урн и чудовищной загаженности наиболее людных мест.

Лужков и тогда и впоследствии думал, что его рассказы про успехи московской администрации – это отчеты перед гражданами. Или прикидывался, что так думает, чтобы к нему не приставали люди компетентные и способные здраво оценить его успехи, а точнее – тот сплошной провал, который Лужков выдавал за успех.

Например, отмечая завершение 1997 года, Лужков говорил о том, что зарплата в Москве поднялась на 19 %, а цены – всего на 12 %. Это выдавалось за успех. Но любому здравому человеку ясно, что успех этот напоминает достижение нормальной температуры в среднем по больнице. Так и в Москве – прибавка в зарплате у одних означала обнищание других. Но не будет же, в самом деле, Лужков говорить о том, что расслоение москвичей по доходам сравнимо разве что с какой-нибудь банановой республикой!

Правда всплывает, если сравнить некоторые цифры. Например, в декабре 1998 года стандартный набор из 22 продуктов питания, способный обеспечить москвича необходимыми 2300 калориями в день, стоил 560 рублей. В то же самое время пенсия подавляющего большинства отработавшего свое пожилых москвичей составляла 450 рублей («ВМ», 18.12.08). Не забудем также, что из указанной суммы приходилось оплачивать квартиру, телефон, электричество. Выходит, шло неуклонное вымирание старожилов, вынужденных питаться некачественными и самыми дешевыми продуктами, а также вкалывать, как проклятые, на дачных участках, чтобы прокормиться.

Амбиции Лужкова, подстегиваемые армией льстецов, простерлись так далеко, что к концу 1996 года ни для кого не было секретом стремление московского градоправителя занять место российского президента, когда оно освободится. Правда, сам Лужков настойчиво отказывался от подобных предположений и не уставал повторять, что они несовместимы с его «этикой» и «моралью», но честолюбивые замыслы мэра были слишком очевидны. Особенно после того, как наш герой оказался не только мэром, но с лета 1996 года стал еще и законодательствовать в «сенате» – Совете Федерации. Законодательствовал он шумно, переходя на стиль общения, принятый на стройплощадках и перенесенный затем в мэрские кабинеты. Шум был на публику, которой доказывалась способность Лужкова хамить не только в московских, но и во всероссийских масштабах.

Насколько серьезно распространилась в этой среде психология заговоров и насколько далеки ее отдающие нафталином представления от политических технологий, можно судить по тому, как г-н Лужков искренно радовался, что «в их политической жизни» борьба за власть не сопровождается «войной, где противники уничтожают друг друга даже физически». Или как он демонстрировал свое непонимание: «какое моральное право имеет человек, который добровольно согласился работать в президентской команде, заявлять о своих претензиях на власть?». «Предел моих устремлений – Москва», – заявлял г-н Лужков, удовлетворяя не столько любопытство журналистов, сколько успокаивая подозрительность дряхлеющего «монарха», опасающегося, как бы за его спиной не сложился заговор, в котором честолюбивому мэру столицы может быть отведена решающая роль.

Несколько отдалившись в 1997–1998 гг. от олигархов Гусинского, Смоленского и Березовского, Лужков сумел создать собственную олигархическую систему. Главным действующим лицом здесь стал его свояк Владимир Евтушенков (с Лужковым они женаты на родных сестрах).

Инструментом для переплавления вымученных из городского бюджета средств в политические проекты стал холдинг АФК «Система», возглавляемый Евтушенковым, который много лет по совместительству руководил всеми научными исследованиями в городе. АФК «Система» настолько развернулась, что стала подминать одно за другим мощные частные предприятия и раскинула свою сеть по важнейшим регионам России. Евтушенков смог потеснить даже таких непотопляемых монстров в московском правительстве, как Ресин, Орджоникидзе, Шанцев. Один из них даже инспирировал несколько ругательных публикаций в адрес «Системы», но на этом все и кончилось. Орджоникидзе был расстрелян киллером и едва выжил, Шанцев подорван и тоже едва выжил. После этого их жизнь стала скромнее, амбиции неприметнее.